— Давай, давай, давай… — пробормотала Астинь себе под нос в десятый раз за последние две минуты. — Отрывайся, мать твою, отрывайся.
Стального гиганта, к которому были обращены эти уговоры, окутывала искажающая дымка, и Эшколь не удавалось понять, возымели ли действие ее мольбы.
— Попробуйте говорить уважительнее, — посоветовала магос Ром из центра энтоптической сферы инфосвета. — Машина знает все, Машина слышит все.
— Ладно! — огрызнулась Астинь. — Отрывайся, мать твою, отрывайся… пожалуйста.
— Я не совсем это имела в виду, но и так сойдет.
— Вежливее не получится, Тесша, — отрезала Эшколь.
Все ее нервы и жилы были натянуты до предела. Диспетчеры в вышке не сводили глаз с инфопланшетов, выискивая сбои в процессе запуска. Если хотя бы с одним из десятков тысяч ключевых элементов «Люкс ферем» что-то пойдет не так, старт будет неудачным.
А потом… получилось. Корабль отделился от земли.
Ближайшая к Астинь консоль пискнула, сообщая, что транспорт набрал достаточную высоту для активации репульсорных платформ.
— Есть! Запустить платформы на минус четыре «же», последовательно набирать до минус десяти с паузами в двадцать секунд.
Эшколь взглянула на индикатор натяжения буксировочных тросов.
— Увеличить мощность тягачей на четыре десятых. Если подъем не будет идеально плавным, тросы разорвутся.
— Выполняю, госпожа, — отозвалась Коринна Морено, щелкая перламутровыми рычажками на своем пульте. — Команда отправлена.
— Трасса для взлета?
— Очищена, — доложила Морено, и ей ответили радостные крики измотанных диспетчеров. Люди обменивались рукопожатиями, хлопали друг друга по спине, обнимались и плакали. Облегченно выдохнув, Астинь улыбнулась, низко опустила голову и вытерла тыльной стороной ладони пот со лба.
— Так, народ, — сказала она. — Всем оставаться начеку, мы еще не закончили. Старушка только расправила крылья, нельзя бросать ее на полдороге.
Гомон в зале несколько утих, Эшколь подошла к окнам центра управления и посмотрела на взлетное поле через вибрирующее бронестекло.
Она уже великое множество раз видела «Люкс ферем», но колоссальные размеры транспортника до сих пор изумляли ее. Родной стихией космолета была глубокая космическая пустота, а не давящие гравитационные поля планет. Хотя Эшколь знала, что корабль может достичь скорости убегания, и, судя по телеметрии, это уже происходило, разум отказывался поверить в способность исполинского судна оторваться от Моргенштерна.
Но оно отрывалось, отрывалось прямо на глазах у диспетчера.
Рассмеявшись от удовольствия, Астинь стукнула кулаком по стеклу.
— Да, черт подери! Ты все-таки летишь, красавица моя!
Под громадным звездолетом уже появлялась тень — черный след на поверхности планеты, от которого тянулись тонкие нити буксировочных тросов. Флотилия тягачей по-прежнему помогала невообразимо тяжелому кораблю подняться в небо. В обычных условиях «Люкс ферем» хватило бы собственных двигателей, но сегодня его трюмы были до планширей забиты беженцами и необходимыми припасами, так что пожилому судну требовалась небольшая поддержка.
Эшколь перевела взгляд с пробудившегося левиафана на толпы испуганных людей, ждущих за линиями ограждения под охраной отрядов Космодесанта. Аугментический имплантат правого глаза быстро произвел расчеты на основе того, сколько жителей удалось вывезти и сколько еще осталось. Астинь добавила к этим факторам предполагаемые сроки погрузки, количество доступных гражданских космолетов и прогноз магосов геологикус о дате гибели Моргенштерна — по верхней границе.
Диспетчер увидела результат, и ее радость от взлета «Люкс ферем» угасла. Им не хватит кораблей, чтобы доставить всех на орбиту.
— Очень многих придется бросить.
Ей вспомнился инструктаж, на котором мрачный великан, командующий Железными Воинами, рассказывал о неизбежных потерях в ходе эвакуации. По тону примарха казалось, что жертвы для него — просто статистика, но к концу доклада Астинь уловила нотки искреннего сожаления, пробившиеся из-под маски стоицизма и логики. Эшколь убеждала себя, что сумеет справиться с мыслью о невозможности вывезти каждого.
Лучше спасти хоть кого-то, чем не спасти никого.
Но теперь, видя, сколько людей погибнет на Моргенштерне, она не знала, простит ли когда-нибудь себя за то, что оставила их умирать.
«И простят ли себя другие?»
Тяжело нагруженная «Грозовая птица» следовала вдоль береговой линии на север, в Калэну, держась ниже стремительных атмосферных вихрей. С каждым днем вой ветров все больше напоминал крики — близились последние дни планеты, и она стенала от боли.
Магнус старался закрыться от воплей, но, даже зажмурив глаз и приглушив чувства, продолжал воспринимать пси-отголоски неминуемой гибели мира. Плоть примарха дрожала от жара: его тело залечивало повреждения благодаря алхимическим чудесам, вложенным в него генными творцами Императора. Никогда прежде Циклоп не получал таких глубоких ран и потому пытался сосредоточиться на своих ощущениях, а под кожей мерцала и извивалась энергия, вытянутая из беспокойных недр Моргенштерна — могучая, жаждущая высвобождения. Магнус сковывал ее, держа под замком, как подавляемый гнев или глубоко погребенную тайну. Подобную мощь следовало выпускать медленно, как поднимается со дна ныряльщик во избежание кессонной болезни.
Процесс будет мучительным, а сейчас приходилось, стиснув зубы, терпеть непрерывную боль в костях, словно заполненных битым стеклом. Но примарху доводилось выдерживать и худшее.